At the suggestion of the AATSEEL Executive Council, we began soliciting essays on the state of the field from colleagues in various countries and continents. We gave no specific guidelines or parameters, and the authors had considerable latitude in the way they structured the content of their essays. After reading the first of these texts to arrive, we recognize that despite their varied format they all offer a wealth of information on the status and recent developments of our field around the world. To us, some of these present exciting shifts, and others raise concerns, but we do hope that readers find all of these essays useful. They focus on the history and/or the current state of the field in specific countries and regions. Some highlight the contributions of individuals and others describe institutional academic structures; still others muse on our area of study as an approach or methodology. They will appear in the next two to three volumes of SEEJ and we invite colleagues to write to us with brief comments on the published pieces or contribute similar reports. We plan to continue the forum as long as it generates productive information and debate.

In this article, I provide an interpretation of the final passage of Gogol’s Dead Souls based upon the Imagological School of literary criticism and the scholarship of Joep Leerssen, in addition to the landscape theory of Susanne Fusso, Emma Widdis, and Christopher Ely. I take as my starting point the troika coachman, who is depicted as “not in German jackboots,” and whose slap-dash carriage is implicitly compared to Western equivalents. I argue that such references to Germanness are not throw-away remarks on the part of the narrator; rather, the German establishes the primarily Other to the Russian Self in the novel, and German akkuratnost’ [precision/orderliness] serves as a counterpoint to Russian spontaneity, limitlessness, miraculousness – and enables the discourse of Russian historical, spiritual, and cultural transcendence. The German boots thus construct the space (or: shapelessness) of the Yaroslav muzhik, the thundering troika, and the expanses of Russia. While Gogol’s narrator depicts Russianness caustically and ironically (leading Bojanowska to interpret the novel as an anti-imperial pro-Ukrainian text), many of the discursive strategies reemerges in the Slavophile writings of Khomiakov, Kireevskii and Konstatin Aksakov – a fact that attests to the productivity of Gogol’s reconfiguration of the Russian Self. It is thus possible under this lens to interpret the body of the novel as a satirical and critical depiction of the Russian Self, but one that paradoxically imbues this image with potential positive characteristics in comparison to the German Other. I label this process “entropic ambiguity,” where the German Other opposes the Russian Self – but only establishes an empty set of characteristics and traits.

Как немецкие ботфорты (не)конструируют русского мужика: Энтропийная неоднозначность и национальная идентичность в романе Н. В. Гоголя “Мертвые души” [1842]

Джошуа С. Уокер

В данной статье автор интерпретирует последний эпизод поэмы “Мертвые души” Н. В. Гоголя по методике Имагологической школы литературной теории (Й. Леерссен) и по теориям эстетики пейзажа (С. Фуссо, Э. Уиддис, К. Эли). Автор статьи открывает тему с интерпретацией “[н]е в немецких ботфортах” ямщика, ведущего тройку, которую “наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал <...> ярославский расторопный мужик”, и которая сравнивается с экипажами западного происхождения. Автор статьи утверждает, что такие ссылки на немецкое и западное вещество не являются бессмысленными деталями, а наоборот необходимыми частями структуры образа русской идентичности в поэме, где немец иронично играет роль “Другого”. С этой точки зрения, немецкая аккуратность проблематично устанавливает образ спонтанного, необъятного, чудесного образа русского “Я” и русского пространства, и она создает возможность для рассуждения исторической, духовной и культурной трансценденции не только образа русского персонажа, а даже русской нации в европейской культурной сферы. Автор статьи создает неологизм “энтропийная неоднозначность”, чтобы характеризовать как одновременно существуют неоднозначные образы русского “Я” и России в поэме под суровой иронией и под позитивными ассоциациями, которые создают возможность положительного образа России в последующих произведениях А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, и К. С. Аксакова. Автор статьи подчеркивает двойной парадокс в поэме, где образ немецкого “Другого” конструируют/неконструируют пустого образа русского “Я”, где образ русского “Я” является иронично аморфным, абстрактным и противоположным одинаково неустойчивому немецкому “Другому.”

Joshua Walker is a graduate of the Slavic programs at Wesleyan University (BA) and Stanford University (MA), and he earned his PhD at Trinity College, Dublin. His publications include “Incomprehensible from Without: Folk Authenticity and the Foreign Perspective in Gogol, Turgenev, and Tolstoy’s Russian Songs” (Ulbandus, 2014) and “Neither Burgher nor Barin: An Imagological and Intercultural Reading of Andrey Stoltz in Ivan Goncharov's Oblomov (1859)” (Slověne = Словѣне, 2013). He currently teaches Russian language and culture at the Buckingham Browne & Nichols School in Cambridge, Massachusetts.

Vladimir Maiakovskii had a complicated relationship with literary tradition. As a Cubo-Futurist in the 1910s, he merrily joined in his cohorts’ brazen renunciation of the art and literature that came before them, though his private attitude toward his forebears was almost certainly more ambivalent. His feelings also seem to have shifted in the years after the revolutions of 1917, and by the mid-1920s, several of his poems reveal a strong interest in engaging with tradition on a deeper level. The essay argues that Maiakovskii’s mature approach to literary figures (including Pushkin, Lermontov, and their fictional characters) is rooted in his comic poetic consciousness and realized through a variety of humorous devices. It begins with examination of an important transitional work, the 1920 poem “An Extraordinary Adventure […],” seeing in it a recasting of the Don Juan legend and an allegorical “reset button” for Maiakovskii’s poetic relationship with Pushkin. In sections three and four, the openly meta-poetic 1924 works “Jubilee” and “Tamara and the Demon” are analyzed, and it is argued that they demonstrate a uniquely Maiakovskian, comic approach to intertextuality: instead of engaging with the Russian canon as a body of texts, he drags its authors and their characters bodily into his poems, where they typically play the role of mute observers rather than full-fledged interlocutors. It is concluded that this approach may ultimately serve to underline Maiakovskii’s increasing loneliness in the 1920s, but that its comic physicality fits his poetics perfectly, paralleling his interpretation of poetic form and figurative language.

Комические столкновения с традицией: Три стихотворения Маяковского

Джеймс МакГавран

Отношение Владимира Маяковского к литературной традиции было сложным. В футуристический период своего творчества он, присоединяясь к хору товарищей по движению, публично и громко заявил о том, что пора «бросить Пушкина с парохода современности», хотя его личные чувства и отношение к своим предшественникам были, пожалуй, не столь однозначны. Позже, в 20-е годы, он уже непосредственно обращается во многих стихотворениях к таким фигурам, как Пушкин, Лермонтов и др., причем чуть ли не как их близкий друг. В статье утверждается, что подход зрелого Маяковского к традиции уходит корнями в его комическое поэтическое сознание и реализовывается посредством множества юмористических приемов. Изложение начинается с анализа ключевого текста 1920-го года «Необычайное приключение . . .», который представляет собой и пересказ легенды о Дон Жуане, и, так сказать, аллегорическую кнопку «перезагрузки» для поэтического отношения Маяковского к Пушкину. Потом подвергаются анализу откровенно мета-поэтические стихотворения 1924-го года «Юбилейное» и «Тамара и демон». В статье доказывается, что эти стихотворения демонстрируют, по сути, новый, комический подход Маяковского к интертекстуальности: вместо того, чтобы взаимодействовать с каноном, как с совокупностью текстов, он буквально – физически – тащит представителей традиции (и авторов, и героев) в свой поэтический мир. Тем самым подчеркивается нарастающее одиночество поэта в 20-е годы, в годы НЭПа, но сам подход к решению творческой проблемы традиции идеально вписывается в общую поэтику Маяковского и раскрывает его лучшие стороны.

James McGavran III is Associate Professor of Russian at Kenyon College in Gambier, Ohio. His book of annotated translations of Vladimir Maiakovskii, Selected Poems, was published by Northwestern University Press in 2013, and he is working on a similar collection of Osip Mandel'shtam’s work.

The article explores the influence of T. S. Eliot’s revolution in lyric subjectivity on the works of Joseph Brodsky, the first Russian poet who inherited Eliot’s theory of depersonalization. The Eliotic version of Modernism is indispensable for contextualizing Brodsky in the history of global Modernism and Russian poetry; it also suggests alternative approaches to studies of subjectivity in Brodsky’s poetry.

The philosophical roots of Eliot’s insistence on breaking with the traditions of the Romantic representations of lyric subjectivity come from his disappointment with the ideas of the Enlightenment–in particular, Rousseau’s concept of man as innately good which pushes the idea of evil to the exterior, i.e. to state and society. Inspired by the teachings of his mentors, Irving Babbitt and T. E. Hulme, Eliot reevaluates the idea of poetry as the expression of the subject and claims that it should focus on the objective rather than subjective, eliminate the emphasis on the biographical persona of the poet, and revive the synthesis of intellectual and emotional elements. Brodsky’s critical essays are close relatives of those by Hulme and Eliot. Not only do his essays, dedicated to W.H. Auden, demonstrate his familiarity with Eliotic sources of Anglo-American Modernism, but his criticism of Russian literature and recommendations on how to write poetry are also engaged with the same principles that prompt “a dependence between aesthetic conservatism and resistance to the notion of man being radically bad.”

A comparative analysis of Eliot’s “Preludes” and Brodsky’s poem “Near the ocean, in the light of the candle, around…” (“Okolo okeana, pri svete svechi, vokrug…”, from the cycle of poems, “A Part of Speech”), as well as Brodsky’s self-translation of the poem, demonstrates that both poets use an identical set of devices to write “objectively” and establish what can be called a poetics of observation.

«Ряд наблюдений»: теория и практика деперсонализации у Т. С. Элиота и Иосифа Бродского

Наталия Карагеоргос

В статье исследуется, как переосмысление лирической субъективности в творчестве Т. С. Элиота повлияло на Иосифа Бродского, первого русского поэта, унаследовавшего элиотовскую теорию деперсонализации. Элиотовская версия модернизма — необходимый контекст для понимания места поэзии Бродского в истории глобального модернизма и русской поэзии. В статье также предлагаются альтернативные подходы к изучению субъективности у Бродского. Показывается, что парадоксальное сочетание подавляния «я» в поэзии и декларируемого индивидуализма как личного этического выбора в эссеистике происходят из одного источника.

Стремление Бродского к деперсонализации, сформировавшееся к началу 1970-х годов, восходит к философским и литературным предпосылкам Элиота и его учителей, Ирвинга Бэббита и Т. Э. Хьюма. Их отказ от романтической лирической субъективности проистекает из разочарования в идеях Просвещения. В эссеистике Бродский разделяет свойственное Хьюму и Элиоту критическое отношение к руссоистской концепции человека, согласно которой человек изначально добр: такое понимание человеческой природы ведет к поиску причин зла в социуме и устройстве государства, что порождает тоталитарные идеологии. Бродский утверждает, что существует зависимость между художественным консерватизмом и неприятием идеи, что человек радикально плох.

Элиот отвергает понимание поэзиии как выражения чувств поэта. По Элиоту, поэзия должна фокусироваться на объективном, нивелировать фокус на биографической личности поэта и уходить от эмоциональной экспрессивности. Бродский выдвигает схожие требования в своих педагогических материалах, дающих инструкции, как писать стихи. Сравнительный анализ «Прелюдий» Элиота и стихотворения Бродского «Около океана, при свете свечи; вокруг...» из цикла «Часть речи» и его переводов на английский демонстрирует, как деперсонализация достигается в поэтической практике. Оба поэта используют идентичный набор приемов (косвенное указание на субъективность, описание окружающего мира и т.д.), который можно назвать «поэтика наблюдения».

Nataliya Karageorgos holds a PhD in Comparative Literature from the Graduate Center CUNY. Her research focuses on the studies of poetics, links between Russian and American literature, and Cold War studies. She is currently an Adjunct Assistant Professor at Baruch College CUNY. She will be serving as Assistant Professor of Practice of Russian, East-European, and Eurasian Studies at Wesleyan University starting in 2020.